Александр Левинтов
Как будто вышел из Мавзолея юный пионер с барабаном наперевес и горном навскидку и уже приготовился, надул щеки и вознесется над седой красной площадью его гордый горн и взметнутся из пионерского горна великие и простые слова: «Боже, царя храни!»
Принято считать, что семья должна отвечать трем требованиям: родство ее членов (по крови или по закону), общий бюджет и общая крыша. Если вы примерите эти требования к себе, то, при предельной искренности, должны будете признать, что частенько и даже регулярно выпадаете из собственной семьи либо вторгаетесь в чужие семьи. Любой «подкожный рубль», любая отлучка из дома, любая интрижка и измена ставят вас вне собственной семьи.
Участвуя в проведении нескольких переписей населения, я с каждым десятилетием наблюдал возрастающую асимметрию семей – число замужних женщин все более превышает число женатых мужчин, а доля чисто женских семей неизмеримо больше доли чисто мужских и даже, в ряде регионов страны, например, в текстильном Ивановском крае сопоставимо с числом двуполых семей. Можно сказать, что фиктивность семьи достигла к концу советского периода нашей истории своего апогея, и с этим социальным «достижением» мы начали строить «рынок», предполагающий, кстати, прочность семьи как стабилизирующего социального института в условиях жесткой конкуренции.
К началу 90-х годов мы достигли также рекордной отметки сиротства, хотя никаких войн на собственной территории не вели почти полвека. Тогда статистика сиротства держалась на уровне 1 миллиона 300 тысяч человек – в Америке было тогда ровно столько же миллионеров. То есть один советский сирота чем-то неуловимо походил на американского миллионера. При этом сиротой у нас считается только не достигший 16 лет, а как получил паспорт, так и не сирота уже. Кто хоть немного знаком с нравами и обычаями наших детдомов и специнтернатов, тот знает: сирота – жертва и враг общества на всю жизнь и даже в детях своих плодит неутолимую обиду. Среди этих изгоев есть свои изгои – обитатели и выходцы «домов ребенка». Редчайшим из брошенных матерями в роддомах детям удается прожить несколько невероятных лет в этих заведениях. По большей части эти несчастные уроды, дауны, идиоты, дебилы и олигофрены, «ботаника» на жаргоне работающих здесь медиков, — дети безумной и страстной любви. Ромео и джульетты, творя в неистовых и ранних страстях детей, юные матери с несозревшим для материнства чревом – вот поставщики этой, действительно, почти растительной породы людей. И трудно сказать – в радость ли им дарованная жизнь или в наказание за чужие грехи.
Итак, постсоветская семья стартовала с очень низкого старта, фактически лежа, фактически лежа навзничь – не самая удобная поза для взлета и расцвета. И первое заметное явление этого периода – «здоровая семья», клубная форма общения на базе «здорового образа жизни», банных ритуалов, родов в воде, вскармливания грудью до коренных зубов, моржевания и прочих социально-биологических экспериментов на себе. Данное явление, сильно укоренившееся в нашем обиходе, вполне может быть названо зоокоммунизмом. В жизни не встречал более хищных и беспощадных самок, более конеобразных самцов, более бескультурных тварей, готовых за своего мужа и ребенка перегрызть горло собственной матери, oтрицающих предков и всю историю и культуру своей фамилии.
С культурологической точки зрения семья – институт гораздо более сложный, чем социально-демографическое определение, данное в начале статьи. На заре эллинистической культуры филы (роды, фамилии) стали возникать после формирования комов и демов – социальных групп, привязанных к данному участку земли и называющих себя по месту проживания. Филы оформлялись по мере создания культуры как способа обработки земли (таков изначальный смысл слова «культура») и предшествовали образованию понятия личности, персоны, индивидуальности. Последнее возникло лишь в героическую эпоху античной истории. Семья в русской традиции включает в себя не только родство и свойство, но и умерших предков «до седьмого колена» или, что по времени одно и то же, до падения креста на могиле (примерно 120 лет). Умершие предки, хоронившиеся под порогом дома, оставались членами семьи, служили оберегами и злыми духами (отсюда – обычай ничего не делать и даже не здороваться через порог, отсюда же и образ домового – ночного помощника и проказника).
Семья также включает в себя последующие генерации, которым ныне живущие оставляют бытовые семейные традиции, материальное и духовное наследство, семейные хроники, генеалогии, тайны и проклятия рода. Вся советская история заполнена искоренением понятия семьи в этом, широком и культурно-историческом смысле. Советский человек – это есть и остается, прежде всего, «иван-не помнящий родства», «сволочь», сволоченная из разных углов в данное место, ненадолго и без укоренения.
«Здоровая семья» сегодняшних дней и ночей, вывернутая наизнанку, лишенная флера интимности, обсуждающая зачатие как публичную процедуру – виварий или обезьянник. Это – на одном полюсе. Другой – бездомные старики и дети, вышвырнутые родителями и детьми из жизни. Их – миллионы. Они кишат в самой вонючей грязи общества, они нищенствуют и побираются, жрут прямо из помоек и давно забыли о самых примитивных благах цивилизации: туалете, ванной, личной гигиене.
Мы стали бессовестным обществом.
В 1991 году, pазрабатывая методологию социально-экологического мониторинга, мы установили эту крайнюю форму духовной деградации общества. Она наступает, когда становится массовым старческий суицид. Социальная психология такова, что цена жизни в индивидуальном сознании возрастает по мере сокращения срока предстоящей жизни: в молодости люди идут на эту крайнюю меру по самым незначительным поводам, причинам и мотивам, старого человека может толкнуть на роковое решение только самое тяжелое отчаяние.
Сегодня суицид стремительно стареет. Между двумя полюсами – так называемая «нормальная» или «средняя» семья, испытывающая глубокий и безнадежный кризис. Его можно охарактеризовать как родительское банкротство.
Моральный, экономический, сексуальный авторитет родителей во многих семьях рухнул – и ничто не стоит на защите этого авторитета. Дети учат родителей зарабатывать деньги, воспринимать масс-культуру, сексуальному поведению, политическим ориентациям. Дети просто игнорируют семейные нормы и правила как рухнувшие вместе с «совком», что, увы, так и есть на самом деле. Растерянные и потерянные, родители оказались менее адаптированными к обвально происходящим изменениям и это не прибавляет им семейного авторитета. Деморализованные, дезориентированные и подавленные беспощадной «шокотерапией» наших реформаторов-каннибалов (самый губошлепный из них как-то меланхолически заметил, что эта генерация к рыночной экономике не приспособлена и потому для своего же блага должна как можно быстрее вымереть), они не могут противостоять и противоборствовать трем pазбушевавшимся стихиям: школе, церкви и улице.
Школа и сама переживает страшнейший кризис, так и не создав национальной концепции базового образования, не сумев адаптировать импортные концепции, но порушив собственную, существовавшую десятилетиями. Школьная чехарда и апатия педагогов превратили образование в вяло текущую тягомотину и скукотищу для 90% школьников. Школы превратились скорее в рассадники наркомании и бесконтрольного секса, чем в очаги просвещения.
Церковь и особенно миссии различных конфессий впрямую зовут «оставь мать твою и отца твоего» ибо они – поколение атеистов и маловеров. Борьба за души, за поголовье паствы и общины беспощадна к разваливающейся семье, все более держащейся на печатях в паспортах и в других документах личности. «Улица» — это, прежде всего, средства массовой информации, втюхивающие в сознание подрастающей генерации ценности и образ чужой и чуждой жизни. Это также собственно уличная социальная среда, криминогенная и скорее «зона риска», чем пространство игры.
У родителей опускаются руки и не только руки. Вся современная история, начиная с перестройки – демографическая катастрофа: уровень рождаемости падает стремительней роста уровня смертности. Мы просто-напросто вымираем, прости Господи, и даже устойчиво позитивный баланс эмиграции-иммиграции не спасает нас – в РФ ежегодно численность населения сокращается на полмиллиона человек. Размеры и характер демографического коллапса давно превзошли трагедию Великой Oтечественной.
На этом фоне сытое американское благополучие кажется унылым «поносом жизни» – невыразительным и скучным потоком существования. Однако это не совсем так, и здесь имеются свои трудности, проблемы и своеобразия. Америка – пуританская страна. Это значило изначально господство аскезы трудолюбия (по латыни и на английском — industria) и воздержания. В постиндустриальном обществе эти два основания превратились в аскезу развлечения и систему ограничений и табу – на алкоголь, флирт, внебрачный секс, табак, натуральные меха, запахи, издавание звуков после одиннадцати вечера, физические контакты с живой природой (только наблюдение) – чего только не запрещено или не осуждается самым решительным образом.
Что касается pазвлечений (разумеется, безалкогольных!), то здесь сформировался культ детей, заставляющий и взрослых впадать в детство, быть инфантильно жизнерадостными и по-пионерски, по телячьи-жеребячьи глуповатыми. Что невыразимо скучно. Половина всех телепередач в Америке – хохот толпы, монотонный, как канонада. Это не избавляет американские семьи от привычных для нас проблем непонимания поколений в семье. Здесь также происходит переход от семьи как клана со многими генерациями в сознании 50-летних и старше к семье двух поколений в сознании молодых.
Данный переход более pазителен даже, чем у нас. Америка – страна иммигрантов: первое поколение не всегда осваивает английский язык и уж совершенно не вписывается в американскую культуру и образ жизни. Вторая генерация сохраняет только внешние этнические и расовые признаки и чаще всего теряет родной язык. В третьем поколении язык утрачивается практически полностью и сохраняется лишь смутная легенда о стране своих предков. Третье поколение с точки покинутой им культуры — настоящее generation Zero, «нулевое поколение», по которому можно писать любые письмена и узоры – вот откуда в американцах такая культурная динамичность и восприимчивость к социо-культурным нововведениям, будь то кино, рок или компьютер. Разумеется, это усиливает коррозию семейных отношений между поколениями. Вместе с тем, и не без усилий феминистического движения, семейный институт Америки стабилизируется и сковывается. Процессуальная сложность бракоразводных процессов, явное неравноправие полов при разводе и развале семьи не располагают к прекращению семейных отношений, даже если они начинают yтомлять.
Но это имеет и оборотную сторону – люди и не спешат вступать в брак, предпочитая долголетние связи с бой-френдами или герл-френдами. Еще одно следствие данной ситуации – рождение детей несовершеннолетними. Школьницы последних классов охотно идут на материнство без отцовства – им тут же предоставляется возможность получения бесплатного и отдельного от опостылевших родителей жилья, вполне приличное государственное обеспечение и обслуживание, включая медицинское.
В американском oбществе семья превращается в убежище от СПИДа – пусть скучновато, зато безопасно, а для развлечения имеются: у женщин – косметика и мыльные оперы, у мужчин – пицца и футбол, у обоих полов – маниакальное блюдение и наращивание здоровья.
Заметное явление aмериканской семейной жизни – экспорт детей и приемные дети. Началось это после Вьетнамской войны и по сути не связано с физической неспособностью к деторождению – чаще это акт совести или пуритански понимаемого милосердия. Посмотрите, кто является основным эмигрантом из России, Украины, Белоруссии, Вьетнама – грудные дети для американских семей. Обычно это спасаемые от сиротства и врожденных болезней хилые и немощные, отстающие в развитии малютки. Мы можем только пожелать им благополучного счастья и сказать спасибо американским супружеским парам, увозящим несчастных. Еще один, экзотичный пока для нас, коррозийный разлом американской семьи – моносексуальные семьи голубых и розовых. В ряде штатов они официально регистрируются и защищаются законом. Нынешняя администрация Белого Дома весьма благосклонна к сексуальным меньшинствам и их правам.
В проспекте одного yниверситета я как-то прочитал такую, диковатую для нас, фразу: «Библиотека нашего университета будет доступна и бесплатна для Вас и вашего супруга, какого бы пола он ни был».
Конечно, американцам eще далеко до стран Северной Европы, где регистрируются браки с животными, но, зная шустрый нрав американского общественного сознания, можно предположить скорую близость бестиарных семей.